Нужна ли археологам правда истории?

Механизм такого обращения к моим дешифровкам показал Геннадий Климов: “Впервые на следовиках удалось прочитать текст, нанесенный несколько тысяч лет назад. Я рад за академика Чудинова и, конечно, несколько раздосадован. Я живу в Твери и не раз был в краеведческом музее, но пропустил сенсацию. Чудинов оказался более внимательным. Признаться, я к его методике чтения древних надписей относился до последнего времени с подозрением, но после появления сообщения об открытии академика я сфотографировал след и уже по собственной методике обработал изображение на компьютере. Я тоже нашел надписи. Они там определенно есть. Теперь я полностью доверяю прочтениям академика Валерия Чудинова, в том числе и прочтениям этрусских надписей и надписей на египетских пирамидах. Теперь я уверен, что самый древний северный храм Аратты следует искать вдоль Валдайской гряды”.

На вопрос, почему надписи, сделанные несколько тысяч лет назад, начертаны на русском языке обычной кириллицей, Геннадий Климов ответил: “Это загадка, которая невероятна по своей простоте, но которая ставила в тупик всех исследователей. Надписи сделаны на протокириллице. Христианские просветители Кирилл и Мефодий положили её в основу славянского алфавита в IX веке нашей эры, созанного для нужд христианства. До этого она использовалась несколько тысяч лет арийскими волхвами. Доказательства этого наёдены исследователями в нынешнем году.”.

Археологи не любят культовых камней! Сначала у меня на этот счет возникли смутные предположения, когда я сопоставил несколько примеров: камни, собранные в тверской Карелии Федором Николаевичем Глинкой, ни в царское, ни в советское время никто не изучал, хотя они находились в Тверском краеведческом музее. Далее, когда они во время войны были утрачены, никто об этом не только не горевал, но сведения об этом я смог найти в мае 2007 года только в самом Тверском музее; их никто не пожелал опубликовать своевременно. Наконец, когда перестали работать в Институте археологии РАН Русанова и Тимощук, занимавшиеся славянскими святилищами (Русанова умерла, Тимощук уехал на Украину), никто не стал продолжать это направление.

Позже эти предположения превратились в полную уверенность, когда на конференции в Твери после выступления меня и еще четырех докладчиков и обсуждения этих докладов состоялось подведение итогов. Тут ведущий данное заседание огорошил присутствующих такой формулировкой, что якобы: 1) культовые камни не являются историческими объектами; 2) они не являются даже этнографическими объектами и 3) их можно считать в лучшем случае памятниками фольклора.

Археология сначала понималась как “наука о древности”, но со временем она все более превращалась в “науку о древних природных объектах” или, по-русски, в “веще-ведение”. Иными словами, в науку о музейных “единицах хранения”: где и от кого таковая получена, на каком раскопе, в каком квадрате и кем найдена, под каким инвентарным номером зарегистрирована, какие имеет размеры и форму, желательно какой вес, из какого природного или антропогенного материала создана, каким способам обработки подвергалась. Для материальной культуры, возможно, такой способ подхода оправдан. Но к духовной культуре данный метод совершенно неприменим.

С другой стороны, перед нами пережиток той эпохи первых лет советской власти, когда Институт археологии был переименован в Институт материальной культуры имени академика Н.Я. Марра. Поскольку культура состоит из материального и духовного компонента, было бы логичным ожидать создание аналогичного Института духовной культуры, однако он так и не был создан – ни при советской власти, ни позже.

Так что до сегодняшнего времени историей духовной культуры как таковой – святилищами в их сакральной функции, ведическими храмами, предметами духовного назначения (весьма многочисленными – наскальными и каменными ликами, посохами, кольцами, облачением, текстами опять – таки в их сакральной функции) – никто не занимается. Старше эпохи бронзы археологи не допускают существование письменности, и в этом отношении они переходят на уровень неграмотного исследователя совершенно сознательно. Поэтому непризнание определенной группы материальных памятников именно в ее духовной функции для современной археологии вполне логично.

Так что тут речь идет уже не только и не столько о культовых камнях, сколько о роли сакрального и духовного в жизни современного и древнего общества. Если культ – это некие кривляния ряженых (шаманов, участников мистерий), археология, стиснув зубы, готова изучать эту сторону бытия древнего человека. Если же культ – это раскрытие сакральной стороны мира, способ вхождения человека в духовный мир, то тут археология пасует, ибо само понятие тонкой реальности считает надуманным. Это для неё – тот самый фольклорный мир, как, скажем, памятники литературным персонажам или изображения в картинках древних легенд (вторичная мифология).

Признаюсь, когда я начал писать свои монографии, меня несказанно удивили ошибки археологов в атрибуции ряда предметов, причем не единичных, а целых их классов. Сначала я обнаружил, что обычные городские вывески, помещаемые на уровне ступеней дома в средние века, археологи объявили якобы строительными метками, ибо в то время модно было писать не протокириллицей (рунами Рода), а руницей (рунами Макоши), но руницу археологи не знали, да и знать не хотели, а всякого исследователя, который хоть как-то хотел приблизиться к дешифровке этих непонятных знаков, осуждали и изгоняли из своих рядов.

Однако как-то никого из них не удивлял тот факт, что в средние века отсутствовали любые вывески; неужели люди бродили по городам, как по темному лесу, расспрашивая прохожих, где находятся такие важные для их жизни объекты, как коновязь, ковальня (кузница) и так далее? Археологи по поводу такой лакуны в их знаниях, на которую я обратил их внимание, хранили и хранят гордое молчание. Им просто нечего сказать.

А о том, что они на семинаре прочитали на недавно найденной в Новгороде деревянной тарелочке надпись KNO, которая их вполне удовлетворила, – в действительности руницей эта надпись читалась “КОРОВА”. Не читали они и поясные наборы с раскопанных средневековых погребений, которые содержали сведения о погребенных – имя, фамилию, иногда отчество, профессию. Иными словами, я столкнулся с неграмотными учеными, что меня поразило.

Постепенно, шаг за шагом, я открывал все новые провалы в их познаниях, пока не понял, что это уже и не пробелы, а сознательное искажение нашей истории.

Хотел бы прояснить свою позицию: я не против археологии вообще, как, например, не против геометрии. Но само слово “геометрия” означает “землемерие”, чем она когда-то и была. Но, как выяснилось, в реальном землемерии оказалось слишком много проблем, и геометрия надолго застряла на вычислении размера площадей ряда фигур; много позже сюда добавилось вычисление объёма тел, что к землемерию уже не имело ни малейшего отношения, но явилось естественным продолжением решения того ограниченного круга прикладных задач, какой очертила себе геометрия.

Так и археология: от решения огромного пласта проблем, связанных с древними объектами, она постепенно перешла к строго очерченному их кругу, связанному с учтом вещей (предметов). Чего-то большего она потянуть оказалась не в состоянии. И нельзя её за это осуждать: она тянет ровно столько, сколько может. И чтение надписей никогда не входило в круг ее задач: этим занимались эпиграфисты. Именно поэтому археологам позволено быть неграмотными.